https://interra.fm/media/programms/mp3/chtivo21.mp3

— А ну стой!
В спину мне ткнулось что — то твёрдое. Я повернулся и увидел человека родом из своего детства: Николай Николаевич, тренер по боксу. Где — то под шестьдесят, всё ещё мощный, правда, сильно помятый жизнью. Под глазами у него темнели круги, как у хронически не высыпающегося человека, руки с въевшейся грязью под ногтями. Два пальца он держал сжатыми перед собой, на манер «пистолета».

— Ну и шуточки у вас... — буркнул я.
Он рассмеялся, и я понял, что Николай Николаевич стал курить — так от него крепко пахло.
— Слушай, как давно не виделись? — весело болтал он. — Тысячу лет, наверное!
Тренер так лучился улыбкой, что мне стало немного не по себе: с чего вдруг?
— Понимаешь, дружище, хочу я тренировать на самом деле. Обычных дворовых пацанов тренировать, как вас тогда, помнишь?
Да, я помнил. Когда — то таким пацаном я пришёл к нему в секцию бокса. Он вел её при спортзале общеобразовательной школы на общественных началах. Откуда — то в зале нашлась амуниция: два десятка перчаток — раздолбанных, как подушки, и боксерские мешки.
— А недавно пригласили в один спортзал... Я им говорю: тренировать буду, но зарплату мне нужно, чтобы жить на что — то...
Для поддержания разговора мне требовалось только кивать. А Николаич с юношеским задором храбрился, строил планы. Теперь он стал значительно откровеннее, чем тридцать лет назад. В то время он работал токарем на заводе, а вечерами возился с нами. Кажется, даже учился на заочном. Желание стать тренером, учить мальчишек было неодолимым. Вполне допускаю, что у него были амбициозные цели: вырастить чемпиона, например.
— Димку — то моего помнишь? Тренер теперь в столичном клубе... По этому, как его... Фитнесу.
«Димку» я не помнил, хоть убейте. Кажется, у него было двое собственных сыновей, но я их никогда не видел — для общения вполне хватало коллектива боксерской секции.
Эх, ёлки — палки! До сих пор ностальгирую, как было здорово. Все по — советски дружны: никто не ссорился, вместе ходили на реку кататься на тренерской байдарке, отмечали дни рождения... Весело было. В нынешнюю эпоху штукатурки и рубля просто невозможно представить, чтобы взрослый семейный мужик бесплатно тренировал каких — то левых пацанов.
— Потом всё как — то рухнуло, дружище... — тренер скис, прикурил сигарету. — Со Светкой когда развелся, и понеслось...
Действительно, рухнуло неожиданно. Просто однажды тренер не пришёл на тренировку. А мы, двадцать мальчишек, сидели, гадали: что случилось? Спортзал закрыт, сторож не в курсе. Посидели минут сорок, разошлись... Так продолжалось изо дня в день.
— Сам не пойму, что на меня нашло...
Два месяца ходили к этому спортзалу. Как голодные щенки ждут мамку, так и мы ждали Николая Николаевича. Нас становилось всё меньше. От отчаяния стали выдумывать разные версии, что стало с тренером. Естественно, чистой воды фантазии и откровенная ерунда, ничего общего не имеющая с реальностью. Да и что, собственно, было реальностью? Никто никогда не узнал, почему он оставил тренировки. Допускаю, что были объективные причины: заболел кто — то в семье, например. А может, и не было ничего, а просто устал человек, надоело.
Иногда думаю: может, и слава Богу, что не узнали подлинную причину — иногда лучше не знать правду. Воистину с возрастом я научился предельно аккуратно обращаться с понятиями «предательство» и «правда».
Слышал, что в девяностых он открыл службу такси, точнее, сервис по доставке проституток. И вроде бы, до определённого момента, дела шли неплохо. Но однажды Николай Николаевич не поладил с одним клиентом. А тот оказался известной шишкой в известных, что называется, «авторитетных» кругах. Руками никто не махал, но «бизнес» бывшего боксёра накрылся медным тазом. Для тех лет — дело совершенно нормальное, поскольку тогда разного рода проекты ( в том числе и криминальные) рождались и умирали чуть ли не ежемесячно. Но некоторых такой график ломал навсегда. Наверное, Николай Николаевич оказался как раз из такой категории.
— Потом я познакомился с девчонкой одной.
Часто вижу любопытную пару: ему — за пятьдесят, ей — сильно за тридцать. Держат друг друга под локоток, мужчина ревниво сверкает глазками из — под набрякших век, подруга же смотрит исключительно перед собой — она мадонна. Они вместе приводят на «фигурное» дочку и, насколько я могу судить, вполне довольны жизнью.
— Откуда мне было знать, что она чёртова наркоманка? — вдруг сказал тренер.
— Кто? !
— Кололась, говорю, она. Героином. Весь дом шприцами завалила.
— Как завалила? Она что, у вас жила?
— Да, — вздохнул Николай Николаевич. — Молодая, красивая... Влюбился я в неё, понимаешь?
Он вытащил из кармана мятую пачку, нервно прикурил очередную сигарету.
— И что стало потом? Что случилось — то?
— Случилось... — неохотно признал он. — Посадили её в тюрьму, надолго — за торговлю наркотиками. Как она переломалась в СИЗО, ума не приложу. К тому времени она себе дозняк набила страшенный. Вен не было, куда ширялась, не понимаю. Я её в квартире запирал, так она через балкон убегала. Гибкая, зараза, как гимнастка. Обдолбится, придёт потихоньку обратно, со зрачками, что твои блюдца. Пару часов нормально, а потом опять корёжить начинает... Господи, вот жизнь — то!
— А сейчас что?
— Сейчас нормально... Пишет: одумалась, соскочила. Оно и понятно: не сладко, поди, на казённых харчах, мигом по дому соскучишься. А ведь умная была! Особенно когда под кайфом. Стихи наизусть читала. На трезвую голову, правда, вспомнить ничего не могла.
Я слышал про такой феномен. Наширявшийся мозг запоминал огромные талмуды, но после окончания действия наркотика всё напрочь забывал. А чтобы вспомнить, нужно ещё раз уколоться. Такая особенность памяти — одна из ловушек для любого наркомана. Вместо одного человека и одной памяти образуются как бы два человека и две памяти.
— Может, вам просто не повезло с этой женщиной?
— Повезло — не повезло... Поздно рассуждать.
— Почему?
— Дочь уже большая...
Он раскрыл бумажник, показал вклеенную фотографию.
Девочка. Худенькая, как тростиночка. Одета аккуратно, но безвкусно — так одеваются вдовы. Но картинный поворот фигуры, поставленный свет — снимок явно делал профессионал.
— Кто фотограф?
— Да так... Знакомый один, тоже у меня тренировался. Знаешь, к финалу жизни понимаешь, что дети — единственное настоящее. Всегда есть кто — то, у которого и карьера успешней, и бабы красивее, и денег больше. А дети — они всегда твои.
Мы замолчали. Говорить в общем — то уже было не о чем, но разойтись — ноги не поворачивались.
— А помнишь, — наконец сказал он, — в школе, где тренировались, во дворе турник был?
— Да.
— Краска облупившаяся, в несколько слоёв. Смотришь: вроде зеленым покрашен, а приглядишься: нет, красным. И немножко жёлтый цвет проступает...
— Помню.
— Я вот думаю, этот турник здорово на человека похож. Для каждого возраста своя краска. Что — то приходит, что — то уходит. И всегда живешь надеждой, что та, «другая краска» будет лучше...
— А если краска вытрется до металла? — вдруг спросил я.
— Ничего... — ответил Николай Николаевич. — Турник — то всё равно останется!
Опять помолчали.
— И куда вы теперь?
— Уезжаю. Далеко, на нефтепромыслы. Помощником мастера на буровой буду — кажется, так это называется. Зарплата обалдеть какая — восемьдесят тысяч рублей в месяц. Представляешь?
Он хищно двинул кадыком.
— Вахта — два месяца там, два тут. Тяжеловато, но ничего, перекантуюсь.
Он затоптал окурок и вдруг заторопился:
— Ладно, побежал я...
— Погодите, — остановил я тренера. — Давайте телефонами обменяемся.
Он охотно взял мой номер, но свой почему — то не хотел давать — пришлось буквально вырвать клочок бумаги с нацарапанными цифрами. Он крепко пожал руку, мы расстались.
Странное дело, меня не оставляло чувство банальности истории, рассказанной тренером. Что — то в ней было слишком картинное, словно выдрано из какого — нибудь глянцевого журнала, раздел «гримасы мегаполиса».
Спустя неделю я ехал на машине по улице, когда на глаза попался рекламный щит с логотипом известной ювелирной фирмы. Сердце ёкнуло: я узнал девочку с плаката. Правда, тут она была значительно старше — уже молоденькая девушка, но поворот головы, разрез глаз, брови... Ошибки быть не могло: то самое лицо из бумажника Николая Николаевича.
Совершенно случайно у меня был знакомый в том самом агентстве, которое разместило рекламу. Я позвонил и договорился о встрече — обсуждать по телефону он наотрез отказался.
— Цейтнот, старик, — объяснил он. — Совершенно вырубает мозг. Если чего хочешь выяснить — подъезжай, обсудим.
Делать нечего, попёрся к рекламщику. Долго добирался по пробкам, в результате поймал его уже одетым в коридоре — кажется, он собирался куда — то навострить лыжи. Взял его за воротник и тут же изложил суть дела.
— А тебе зачем? — спросил он.
Господи, если бы я знал!
— Так... Обещал Даше куклу на день рождения... — соврал я. — Вот, ищу.
— Старик, — он как — то странно взглянул на меня. — Вообще — то модель зовут Кристина, сейчас ей лет двадцать — железно. У неё самый большой фотобанк в сети, который используют все, кому не лень... Ты влюбился что ли?
Я пробормотал что — то несуразное, откланялся, оставив знакомого в полном недоумении. Уверен, когда за мной захлопнулась дверь, он стопроцентно покрутил пальцем у виска. Но я думал о другом: что за ад творится в голове моего тренера?
Стоп, вспомнил я. У меня же есть номер телефона!
Отыскал в кармане клочок бумаги, позвонил.
— Психиатрическая клиника «Сосновый бор», слушаю вас...
— Какая клиника? — изумился я.
— Психиатрическая, — подтвердили мне.
— Скажите, а у вас есть пациент... — я назвал фамилию Николая Николаевича.
— Справок не даём, — отрезала секретарь.
И вновь невероятное совпадение: я немного знал главного врача этой клиники. А поэтому попросил соединить с Сергеем Борисовичем. Тот был опытным специалистом — дурацким вопросам не изумлялся.
— Да, это наш пациент, — сразу признал он. — И не первый год.
— Давно он у вас?
— Три дня. В последнее время Николай сам к нам приходит, знает свою слабую сторону. Голову ему поправим немного, потом выпустим... У нас ведь особенно больных не лечат, тут, скорее, интернат. Поскольку наши пациенты неизлечимы, их нахождение можно рассматривать как хранение — только до конца жизни, разумеется. Поэтому и режим у нас соответствующий: кто спокойный, тот вообще свободно по территории перемещается.
— Я могу его увидеть?
— Но...
— Еду!
Не могу объяснить, но мне показалось невероятно важным увидеть тренера, расставить, так сказать, все точки над «и».
Клиника располагалась на окраине города, в лесу. Территория ограничивалась живописным озером, на берегах которого рос замечательный сосновый лес, поэтому воздух был напоен характерным ароматом. Проникнуть на территорию «Соснового бора» оказалось проще пареной репы — достаточно помахать рукой сонному охраннику. Шлагбаум поднялся, я внутри.
Остановил машину на парковке, выбрался на асфальт.
— Новенький? — раздался тихий голос.
За спиной оказался доходяга в истерзанной серой пижаме. Взъерошенные волосы, безумный взгляд, словно направленный внутрь себя — жуткая картина.
Я не успел ничего ответить. От стены здания отделился кусок, который при ближайшем рассмотрении оказался дюжим санитаром. В замызганном зелёном халате, на бритой башке — шрам, распластавший щёку пополам. Стылый взгляд говорил красноречивее любых слов — громила умеет и любит мучить всё живое, которое только попадается в лапы. Неудивительно, что доходяга мигом испарился.
— Вы к кому? — хмуро спросил верзила.
— К Сергею Борисовичу, — ответил я.
И на всякий случай добавил:
— Мы договаривались...
Санитар отвел меня к шефу, который занимался вполне благодушным делом — поливал цветочную галерею в холле. Мы поздоровались, и я подробно живописал историю своего тренера, странности с фотографией в бумажнике и Кристиной на рекламном щите.
— Ничего особенного, — пожал врач плечами. — Просто этот тренер в очередной раз сбежал от обязательств.
— Как это?
— Вот такой необычный пунктик у Николая Николаевича — он панически боится любых отношений, в том числе и семейных. И по большей степени, всё, что он рассказывает о себе, можно расценить как попытку выдать желаемое за реальность.
Я чуть не обалдел.
— Вы хотите сказать, у Николая Николаевича нет подруги наркоманки?
— Он даже женат никогда не был.
— А как же двое сыновей от первого брака?
— Не было никаких сыновей. Он давным — давно придумал себе эту странную жизнь, в которой правдой является лишь увлечение боксом. Но как только ученики начинают привязываться к тренеру, срабатывает защитный механизм — он сбегает. Обосновывается на новом месте и начинает развивать ту же легенду: «я тренер, у меня ученики, двое детей...»
— Но зачем?
— Скорее, «почему». Заболевание у него такое. Страх в нём сидит с детства: вдруг бросят? В подробностях не копался, но уверен, что дело обстоит именно так. Знаешь, как у наркоманов: под кайфом он один человек, без наркотика — совершенно другой. Вместо одной личности образуются как бы два человека и две памяти.
— Скажите, я могу увидеть Николая Николаевича?
— Это опасно, — покачал головой Сергей Борисович. — Его легенда составляет личностный стержень. Если стержень вытащить, человек может разрушиться.
— И всё — таки?
— Как хочешь... — он махнул равнодушно. — Мой сотрудник проводит.
Корпус находился несколько в стороне от административного здания и представлял собой четырехэтажный куб, воздвигнутый из грубо отёсанных каменных блоков. Наверное, здесь даже верзила санитар чувствовал себя не в своей тарелке.
Поднялись на этаж, санитар показал палату. Я тихонечко открыл дверь — Николай Николаевич неподвижно сидел на койке, смотрел в стену, рядом медсестра готовила укол.
Я позвал. Он медленно повернул голову. В больничной пижаме, обросший колючей седой щетиной, он выглядел на десять лет старше своего возраста. Весь вид его был смертельно уставшим, как у загнанного животного. Я почему — то вспомнил школьный турник, о котором толковал тренер неделю назад — тот самый, с ободранной краской.
Нижняя губа его задрожала — тренер расплакался. Я подошёл, обнял старика. Он тотчас обмяк у меня в руках, зарыдал в голос.
— Тихо, Николаич, тихо... Уже всё... Не надо ничего придумывать, незачем бежать, никто тебя не бросит...
— Никто — никто? — всхлипнул он. — Правда?
— Конечно! Я буду приезжать, пацанам скажу — тоже приедут. Гостинцев привезут, мандаринов или шоколада какого. Все тебя знаешь как помнят? Джон сейчас крутой — в банке работает. Игореха — завхозом в школе, а Леха — в охранной фирме.
— Нужно сделать укол, — вмешалась медсестра. — Ему требуется успокоительное.
Я дождался, пока сделают процедуру.
Укол подействовал своеобразно: тренер вдруг вскочил, судорожно охватил меня руками, сжал, всхлипывая. Крупные стариковские слёзы капали мне на плечо. Я ещё что — то говорил, не помню. Наконец препарат начал действовать — тренер заснул.
Я потихоньку выбрался из палаты, спустился по лестнице. Шелестел тёплый ветер, деревья у озера расступались в просторную поляну, мохнатые сосновые лапы нависали над головой. Небо быстро темнело, на сиреневом покрывале проступили чьи — то звёздные слова.
Запиликал телефон, на ходу я прижал трубку к уху:
— Здравствуйте, ваш номер дал мой папа. Он сказал, что вы его друг. Меня зовут Кристина. Скажите, с отцом всё в порядке?